Подписывая их, Асфандияр-хан не представлял себе возможных последствий. Для него было важно другое — то, что реформы позволяют максимально пополнить казну путем расширения зоны обложения поземельным налогом, в ряде существенных направлений учитывают предложения российских властных структур, изложенные в проектах реформ, выдвинутых в 1910 году туркестан-ской краевой администрацией, а также во время двусторонних переговоров в Санкт-Петербурге.

Объективность требует заметить, что реформы 1911 года при всех положительных моментах, которые в них были аккумулированы, не могли в корне изменить социально-политическую и экономическую ситуацию в ханстве. Дополняя «октябрьский» манифест 1910 года, развивая и уточняя основные положения документа, они тем самым лишь подготавливали условия для реставрации распадающегося феодального строя, абсолютистской монархии без радикальной ломки. Этим исчерпывалось их прогрессивное значение. Реформы оставляли нетронутой всю систему отста-лых производственных отношений, не обозначили направления и формы преобразования хивинского хозяйства, его источники. Они не предусматривали совершенствование структуры общественного производства, расширение масштабов и ускорение темпов создания современных отраслей промышленности, в том числе специализирующихся на выпуске из перерабатываемого местного сырья (хлопка-сырца, кожи, коконов тутового шелкопряда и т. п.) готовых изделий, что, как и в прежние годы, обрекало еще формирующееся промышленное производство на стихийное развитие. Не были определены и направления развития хивинского внутреннего рынка. Главный недостаток программы реформ заключался в том, что на фоне нововведений сохранялось и имущественное, и социальное неравенство в обществе, являвшееся источником социальной и политической нестабильности. Эти проблемы давно волновали хивинское общество.

Для противников реформ их недостатки принципиального значения не имели. Для них важным было то, что новшества не укладывались в их собственные представления о политическом, экономическом, социальном и духовном прогрессе, которые сформировались в условиях феодального строя и архаичной абсолютистской монархии, господства в ключевых сферах общественной жизни религиозной идеологии и отсутствия свободомыслия. Консерватизм мышления, приверженность догмам стали стимуляторами консолидации всех противников реформ и попыток не только остановить, но и повернуть вспять процесс преобразований.

Примерно в апреле (мае) 1911 года, воспользовавшись отъездом Ислам-Ходжи для лечения на Кавказ, консервативная оппозиция образовала представительную антиреформистскую коалицию. Она обратилась к Сеиду Асфандияр-хану с петицией, в которой потребовала отказаться от намеченных мер. Ее составители утверждали, что отмена существовавшего в ханстве порядка казу грозит резким ухудшением водоснабжения поливных и засушливых земель. По их мнению, разосланные хакимам и бекам тетради, предусматривающие усиление функций местных администраций, составлены без учета норм шариата и адата.

Серьезной критике подвергался в петиции пересмотр традиционной системы поземельного налога. Все землевладельцы, кто получает продукцию благодаря водам Джейхуна — Амударьи, вносят ушр (пожертвование), говорилось в ней. Одному, к примеру, со своих 10 танапов удается собрать 10 батманов пшеницы, а другому — 100. Поэтому, заявляли критики, взимание салгыта в соответствии с размерами земли является насилием, противоречит адату. Налоги должны собираться по прежним тетрадям, составленным с учетом требований народа и принятым с его согласия, а поступления по ним от салгыта использовались в интересах защиты малоимущих и немощных.

Не согласуется с нормами шариата и переучет личной земельной собственности, отмечалось далее в петиции. Ее передача по наследству была введена еще Мухаммедом Амин-ханом. Менять это правило нет оснований. Переучет землевладений преследует единственную цель — терроризировать народ и вызвать его недовольство. Этот шаг может привести к непредсказуемым последствиям.

Отвергались в документе реформа судопроизводства и изменения видов наказаний. Подчеркивалось, что они находятся опять-таки за пределами норм шариата. Приговорить за насилие и грабежи всего к 25 ударам плетью и заточению в зиндан на 5 суток — это противоречит положениям мусульманского права. Применение такого же наказания за изнасилование, по мнению праведных мусульман, нарушает основы религии. Приговор за подобные преступления следует ужесточить в соответствии с шариатом.

В заключение петиции особо отмечалось, что о своем недовольстве нововведениями люди говорили раньше тихо, а теперь — протест звучит все громче. Утверждают, что после взятия Хивы Россией и заключения договора между ними именно они вновь избрали ханом Мухаммеда Рахима и доверили ему управление страной. А нынче все в смятении, взбудоражены. Предлагают подготовку реформ поручить духовенству, и чтобы они проводились только с его одобрения и под руководством. Называя Ислам-Ходжу главным виновником нестабильности в хивинском обществе и осуществляемых нововведений, подрывающих, якобы, основы государственности, авторы петиции потребовали от Сеида Асфандияр-хана немедленно отстранить вазир-и-акбара от должности и привлечь к ответственности, угрожая в противном случае обратиться к народу и призвать массы к всеобщему неповиновению.

Сеид Асфандияр-хан отчетливо сознавал, какие силы стоят за авторами петиции. Ответить на вызов, пойти против антиреформистской коалиции один он не решился. Настроенная агрессивно консервативная оппозиция действительно была способна обратиться к массам, вызвать гражданский бунт или, мобилизовав ортодоксальную часть духовенства и верующих, объявить газават. Она могла направить острие критики и против самого Асфандияр-хана, обвинив в бессилии защитить принципы шариата, традиционные институты государства и власти. Ведь в петиции не случайно упоминалось о событиях 1873 г., возвращении Мухаммеда Рахим-хана II в Хиву и восстановлении его на ханском троне: оппозиция как бы намекала, что Сеид Асфандияр-хан, унаследовав трон, воз-ложил на себя и бремя ответственности перед теми, кто доверил его отцу управление страной; если он не справится с задачей, то будет лишен права на власть.

Почувствовав реально надвигающуюся угрозу, хан пока оставил открытый вызов противников реформ без ответа, что можно было понимать двояко: и как его согласие на требование оппозиции свернуть процесс реформ, пустив на самотек; и как попытку столкнуть Сеида Ислам-Ходжу лицом к лицу с антиреформистами, предоставив им тем самым возможность расправиться с ним как с главным автором всех нововведений. Не исключено, что позиция, занятая Асфандияр-ханом, была продиктована и тем, и другим одновременно. Он находился под давлением авторитета вазир-и-акбара и в сущности был не прочь избавиться от него, но только чужими руками.

5 июня 1911 года Сеид Ислам-Ходжа возвратился в Хиву. Как свидетельствует Х. Мадаминов, служивший в 1910-е годы в ханской канцелярии, противникам реформ удалось напугать Сеида Асфандияр-хана, но они просчитались относительно вазир-и-акбара: Сеид Ислам-Ходжа не отказался от своих намерений и с первых же дней прибытия в Хиву приступил к реализации намеченных мер по преобразованию внутренней жизни ханства. Петиции антиреформистов, которая была передана ему лично Сеидом Асфандияр-ханом, он значения не придал. Вазир-и-акбар не принял ее всерьез, надеясь на поддержку здоровых сил хивинского общества, на деле жаждавших нововведений, ограничения всевластия феодальной олигархии и искоренения средневековых представлений о роли государства и общества, взаимоотношениях между трудом и капиталом, социальной справедливости и гармонии. Он больше, чем кто-либо другой, понимал всю важность становления Хивинского ханства на путь подлинного прогресса, его невозможность без ломки устаревших институтов государства и права.

Не дремала и консервативная оппозиция. Не дождавшись решительных действий со стороны Асфандияр-хана, она развернула активную деятельность по дискредитации реформ. В городах и кишлаках призывала население оказывать сопротивление новшествам, навязываемым Сеидом Ислам-Ходжой, муссировала тезис об их несовместимости с нормами шариата, традициями адата, утверждала о падении духовности и приближающейся гибели государства. Подобные заявления встречали понимание некоторой, причем немалой, части неискушенных в политике городских бедняков и средних слоев, дехкан и кустарей, деловых кругов и интеллигенции. Непринятие в такой ситуации необходимых мер по пресечению антиреформистских действий консервативной оппозиции могло не только усилить конфронтацию в обществе, противоборство различных политических и социальных сил, но и обернуться крахом осуществляемых преобразований. Нельзя не учитывать и то, что предоставление антиреформистам свободы действий воспринималось как слабость сторонников нововведений и неспособность их на адекватный ответ. Умеренные либералы не могли рассчитывать на успех, не установив полный контроль над развитием социально-политической ситуации в стране, не приняв вызов, брошенный консерваторами и их союзниками.

В конце августа 1911 года Сеид Ислам-Ходжа обрушился на лидеров оппозиции с репрессиями. Были арестованы секретари ханской канцелярии Инаят-диван и Мухаммед-Пано Максум-диван, писавшие текст петиции как каллиграфисты. Под пытками в темнице они назвали всех ее истинных авторов и организаторов беспорядков. По обвинению в антигосударственной деятельности были задержаны до 20 крупнейших сановников двора. Среди них — сахиб Назар-мехтер, ведавший сбором земельного налога и ирригационно-мелиоративными работами, диванбеги Хусаин-бек, его братья ясаулбаши Шейхназар-бай и сердар Амангельды, служащие канцелярии Баба-диван и Мухаммед Рахим-диван, Кабул-махрам, Аликул-ата Палваннияз-диван и др. Были взяты под домашний арест наибы Фахритдин-Ходжа и Ибрагим-кара Ходжа, Джанибек-кушбеги, главы администраций вилайетов Аллаяр-бек и инак Ибадулла-бек. К заговору оказались причастны практически все высокопоставленные сановники двора, что весьма убедительно показывает истоки консервативности политики ханского правительства, его рьяного сопротивления всему новому. Именно в этом — причины глубокой отсталости хивинского общества. Занимая ключевые посты в иерархии власти, консерваторы и старообрядцы всячески тормозили модернизацию курса Хивинского правительства во внутренней и внешней политике, отмену ханской абсолютистской монархии и демократизацию различных сфер общественной жизни если не по опыту европейских стран, ушедших значительно вперед по пути общественного прогресса, то хотя бы на примере сопредельных Турции и Ирана, где внедрялись конституционные формы управления государством, избирались парламент, осваивались некоторые другие атрибуты буржуазного демократизма. Они, представители правящих кланов, защищали собственные устоявшиеся права и привилегии, политическое и экономическое господство в обществе, возможность оказывать влияние на формирование политики государства и вовсе не желали уступать бразды правления другим. Вот почему становится понятным, почему большинство сановников ханской администрации столь рьяно отвергало «верхушечные» реформы, предложенные Сеидом Ислам-Ходжой и его единомышленниками.

Подвергнутые жесточайшим пыткам в хивинской темнице, арестованные полностью признали свою вину, что было на руку Асфандияр-хану. Прикрываясь интересами, якобы, защиты чести и достоинства вазир-и-акбара Сеида Ислам-Ходжи, борьбы с противниками нововведений, он не замедлил воспользоваться этим фактом для расправы над своими политическими конкурентами и завладения их имуществом. 29 октября 1911 года под домашним арестом оказались трое крупных сановников: Сардарбай-мирзабаши, сахиб Назар-мехтер, Джанибек-кушбеги. Еще раньше решением казы-каляна было конфисковано и передано в личное распоряжение Асфандияр-хана имущество Амангельды-сердара, Хусаин-бека, Шейхназар-бая на огромную сумму. Так, например, у Хусаин-бека наличных денег и драгоценностей было изъято почти на 543,2 тыс. руб., Амангельды-сердара — на 334,6 тыс., а также роскошные дома и земельные участки в Хиве, Новом Ургенче, некоторых других городах. Лишился своего состояния и ряд менее крупных сановников, принимавших то или иное участие в демарше антиреформаторов.

Оправдывая принятие столь решительных репрессивных мер, Сеид Ислам-Ходжа писал начальнику Амударьинского отдела, что нововведения были «не в интересах некоторых стоящих при его светлости сановников, которые извлекали личную пользу при старом хане (имеется в виду Сеид Мухаммед Рахим-хан II. — М. Н.). Недовольными сановниками было устроено несколько тайных совещаний, на которых было решено восстановить народ против нововведений. Вышеозначенные сановники от имени населения составили протест, скрепленный своими печатями, в котором, выразив несогласие с изложенным в ярлыке (указе. — М. Н.) и допустив неприличные выражения, заявили, что в случае неуважения их просьбы они отказываются далее продолжать службу». Сеид Ислам-Ходжа утверждал, что привлечение к суровой ответственности зачинщиков петиции было продиктовано исключительно стремлением к обновлению Хивинского ханства, обеспечению благосостояния народа. Оправдывая карательные меры, принятые Асфандияр-ханом, он ошибался.

Расправа над оппозицией не способствовала сплочению вокруг инициаторов реформ последовательных сторонников обновления, оздоровлению политической ситуации в обществе. Более того, она не ослабила противостояние различных сил, а, напротив, осложнила достижение между ними какого-либо компромисса. Среди трезвомыслящих политических и деловых кругов Хивы росло убеждение, что наступление на оппозицию, начатое Сеидом Ислам-Ходжой с целью расчищения пути преобразованиям, использовалось коррумпированной правящей верхушкой для дестабилизации общей политической обстановки и установления такого режима, который оградил бы абсолютистскую монархию от падения, поставил заслон всякому свободомыслию, пробуждению самосознания масс, а в конечном итоге — дискредитировал бы движение за либерализацию общества. Начальник Амударьинского отдела полковник Н. С. Лыкошин сообщал в администрацию генерал-губернатора Туркестанского края, что используемое хивинскими властями обвинение в участии «в заговоре является лишь предлогом к устранению от власти нежелательных сановников и к завладению их богатством». Аналогичное предположение выдвигала в номере за 23 декабря 1911 года и газета «Туркестанский курьер», отмечавшая, что конфискованное имущество поступает в ханскую казну и не может быть использовано в интересах ускорения реформ.

Сеид Ислам-Ходжа и его единомышленники недооценивали ту серьезную опасность, которая таилась в преувеличении значения силовых методов воздействия на явных и скрытых противников преобразований. Вместо сближения, к примеру, с просветительским движением и расширения социальной базы реформаторства за счет обездоленных трудящихся хивинского общества, интересы которых выражали социал-демократы, молодых представителей крепнувшего торгово-промышленного капитала и интеллигенции, в том числе и духовной, свободной от ортодоксального мышления, максимальной активизации агитационно-пропагандистской работы среди широких масс они предпочли пойти на союз с Сеидом Асфандияр-ханом, видели в нем единственного гаранта нововведений. К этому либералов подвела приверженность идее «просвещенного монарха».

* * *

На начальном этапе реализации реформ бесперспективность тактики либералов была не так ощутима. Введение дифференцированной системы налогообложения в прямой зависимости от размеров личной земельной собственности, установление контроля государства над формированием и использованием вакуфного имущества, пересмотр некоторых сборов с торгово-закупочных операций на внутреннем рынке, снятие ограничений на предпринимательскую деятельность национального и иностранного, в том числе российского, капитала позитивно сказались на состоянии экономической и социальной ситуации в стране.

Реализация новой фискальной политики, подвергавшейся особенно острой критике консервативной оппозицией, позволила существенно укрепить финансы государства. Доходы казны повысились до 500—600 тыс. руб. в год, что на 150—200 тыс. больше, чем прежде. Благодаря этому обозначились реальные предпосылки для разработки и введения в Хивинском ханстве консолидированного государственного бюджета, о необходимости которого говорилось в российских проектах реформ, подготовленных туркестанской краевой администрацией в Ташкенте, а также во время двусторонних переговоров в Санкт-Петербурге в феврале 1911 года. Бюджет позволил бы не только внедрить единый механизм учета доходов и расходов, но и усилить воздействие государства путем целенаправленного и рационального использования средств на народное хозяйство, укрепить его роль в инвестировании развития всех отраслей национальной экономики, прежде всего — промышленного строительства, а также социальной сферы, наиболее нуждавшейся в серьезной финансовой поддержке.

Несмотря на крайне неблагоприятные погодные условия 1911 года, вызвавшие падение урожайности важнейших видов сельскохозяйственных культур, нанесшие огромный ущерб аграрному сектору, в частности, — хлопководству, зерноводству и скотоводству, что привело к дестабилизации экономики целых регионов и создало угрозу голода, в Хивинском ханстве наблюдался некоторый подъем эффективности общественного производства. Так, например, в 1912 г. общая площадь пашни, по сравнению с 1910 г., увеличилась почти на 32 % и составила более 301,5 тыс. десятин. Из них под хлопчатником было занято около 48,9 тыс. десятин, что почти на 14 тыс., или на 40 % больше, чем в 1910 г. Впервые валовой сбор хлопка-сырца, по нашим подсчетам, превысил 2,1 млн. пудов. Расширились площади и под люцерной. Поголовье лошадей за этот же период возросло на 81,8 тыс., или на 76 %, и достигло 189,4 тыс.

Вместе с тем в зимне-весенний период 1911—1912 гг. из-за острой нехватки продовольствия, вызвавшего резкое увеличение убоя скота и птицы, поголовье крупного рогатого скота снизилось на 25 тыс., или на 14,3 %, и упало до 150 тыс. Наибольший урон был нанесен животноводству в Ильялынском, Кунградском, Ходжейлийском, Куня-Ургенчском, Тахтинском и Мангитском бекствах. Однако этот процесс, носивший преходящий характер, мало повлиял на общую динамику доминирующих тенденций в социально-экономическом развитии Хивинского ханства, которые формировались под воздействием преобразований, настойчиво осуществлявшихся умеренными либералами в разных областях политической, хозяйственной и социальной жизни.

Смена правительства, установление некоторой политической стабильности в ханстве сыграли позитивную роль в активизации экономических связей Хивы с соседними государствами. Так, в 1912 году объем ввоза в страну товаров, например, из России, остававшейся основным внешнеторговым партнером, впервые за многовековую историю российско-хивинских торгово-экономических связей поднялся на рекордную отметку, составив свыше 14 млн. руб.

Существенно изменилась структура импорта. Если в 1897 году она была представлена 11 видами товаров и изделий, а в 1907—1909 годы — 19, то в 1912 году — уже 26. Причем перемены коснулись и потребительских характеристик товаров. Хотя по установившейся традиции в структуре импорта первые места занимали мануфактура, чай и сахар, суммарная стоимость которых превышала 9,74 млн. руб., или составляла 69,2 % общей стоимости ввоза, на лидирующих позициях в объемном измерении теперь оказались изделия сугубо производственно-технического назначения. Так, металла и изделий из него в Хиву поступило на 212 тыс. пудов, в том числе железа и чугуна — на 120 тыс., разных машин — на 60 тыс., меди и медных изделий — на 20 тыс., проволоки — на 12 тыс. пудов. Судя по стоимости ввезенных машин, составлявшей 566 тыс. руб., или примерно столько, сколько железо, чугун и медь вместе взятые, под ними подразумевались прежде всего дорогостоящие электродвигатели, станки, механизмы, запасные части для хлопкоочистительных, маслобойно-мыловаренных и кожевенных предприятий. Об этом, в частности, свидетельствует то, что керосина было ввезено на 240 тыс. пудов, нефти и мазута — на 60 тыс. Они шли главным образом на нужды промышленных предприятий и только малая часть горючих материалов, в основном — керосина использовалась в быту.

Особо следует отметить увеличение ввоза из России такого остро-дефицитного товара, как строительный лес, в том числе деловой древесины и пиломатериалов, которые поступали по Аральскому морю. В 1912 году их поставки достигли 240 тыс. пудов, что почти в 3,2 раза больше, чем в 1907—1909 годы. Это свидетельствует не только о расширении в Хиве объемов жилищного, но и промышленного строительства с опорой преимущественно на лесные ресурсы метрополии — Сибири и Дальнего Востока.

При определении структуры импорта большое внимание уделялось устранению последствий падения в ханстве объемов сбора продовольственных культур из-за неблагоприятных погодных условий, а также и последовавшего в зимне-весенний период 1911—1912 гг. продовольственного кризиса. Всего за один год поставки из России в Хиву пшеницы увеличились до 400 тыс. пудов, муки — до 160 тыс., минерального масла — до 20 тыс. пудов. В то же время прекратился ввоз спиртных напитков, галантерейных и бакалейных товаров. А в животноводческие регионы для укрепления кормовой базы было ввезено 16 тыс. пудов ячменя. Причем поставки пшеницы и ячменя торговыми пошлинами (зякет) не облагались.

В отличие от импорта, товарная структура хивинского экспорта в рассматриваемый период не претерпела существенных изменений. В 1912 году из Хивы в Россию было вывезено товаров и изделий приблизительно на 8,2 млн. руб. (без учета экспорта через Казалинск, Мерв и Асхабад), что в 1,8 раза больше, чем в 1907—1909 годы. В основной группе фигурировали 14 видов товаров. В ней по-прежнему доминировали хлопковое волокно и семена люцерны, которых было экспортировано соответственно 711 тыс. и 300 тыс. пудов. При относительном сокращении общего объема вывоза кожи и шкурок, поставки некоторых из них продолжали увеличиваться. Так, при падении спроса на яловку, конскую и верблюжью шкурки в 3,7 раза экспорт овчинок возрос до 24 тыс. пудов, или в 2,4 раза, а каракуля — до 6,6 тыс. пудов.

Впервые на внешний рынок начали поступать и козлиные шкурки. Объем их за год составил 18 тыс. пудов, причем они ценились намного дороже. Если пуд овчинки стоил 1,4 руб., то козлиной — 11,7 руб. Вне конкуренции оставался хивинский каракуль, пуд которого оценивался в 175,2 руб. По своим качественным характеристикам он превосходил бухарский, хотя и стоил на российском рынке несколько дешевле.

Большим спросом на российском рынке пользовались и изделия ремесленно-кустарного производства. Так, в 1912 г., по сравнению с 1907—1909 гг., вывоз ковров и паласов увеличился в 2 раза и составил 8 тыс. пудов на 349 тыс. руб., халатов — в 2,2 раза и достиг 40 тыс. пудов на 600 тыс. руб., кошмы — в 3,5 раза, превысив 4,8 тыс. пудов, на 24 тыс. руб. Это говорит о том, что конкуренция с изделиями российской легкой промышленности, поступавшими на хивинский рынок в возрастающих объемах, стимулировала заметное улучшение качественных характеристик, повышение конкурентоспособности продукции ремесленно-кустарного производства.

Позитивные перемены наметились и в социальной сфере. По инициативе Сеида Ислам-Ходжи в городе Хиве в 1911 году было начато строительство первой в ханстве больницы со стационаром, проект которой составил московский архитектор А. М. Роп. Однако по ходу работ он подвергся серьезным изменениям. По заключению военно-санитарного инспектора Туркестанского военного округа В. Рябчевского, осуществлявшего надзор над возведением лечебницы, в проект был внесен ряд существенных корректировок. Ознакомившись с чертежами и состоянием медицинского обслуживания в ханстве, он предложил дополнить первоначальный проект строительства больницы, предусмотрев открытие так же женского, детского, офтальмологического и диагностического отделений, расширение фармацевтического кабинета и амбулатории, специального помещения для круглосуточного дежурства персонала и т.п. К сожалению, не все конструктивные замечания В. Рябчевского по проекту впоследствии были учтены как в ходе строительства лечебницы, так и ее эксплуатации, хотя были обоснованны.

Примечательно, что Сеид Ислам-Ходжа горячо поддержал идею создания при больнице женского отделения, понимая исключительную важность охраны здоровья матери и ребенка. 25 октября 1912 года он обратился к Асфандияр-хану с предложением пригласить для руководства отделением его дочь Уммы-Гульсум, которая работала врачом в селении Пап, что в Наманганском вилайете. Лишь 14 ноября хан направил послание дочери и поставил ее в известность о предложении вазир-и-акбара. Уммы-Гульсум согласилась не сразу. Сославшись на отсутствие в Хиве необходимых условий для врачебной практики, невозможность назначить ей такую же высокую заработную плату, какую получает в Папе, она первоначально ответила отказом. Но затем чувство долга побудило принять предложение. Уммы-Гульсум Асфандиярова — первая в истории Хивы женщина, получившая специальное медицинское образование в России и уже имевшая 5-летний опыт практической работы, возвратилась на родину и внесла вклад в развитие современного здравоохранения в ханстве.

Хивинская больница, названная именем цесаревича Алексея, была открыта в конце 1912 года. Ею руководил молодой врач А. Ф. Анисимов, окончивший в 1907 году медицинский факультет Московского университета. За короткий срок, несмотря на серьезные трудности, ему удалось укомплектовать лечебницу опытными специалистами, в том числе приглашенными из разных регионов России, оснастить ее современным диагностическим оборудованием и медикаментами, наладить подготовку младшего медицинского персонала. В этом ему большую помощь оказывала Асфандиярова.

Несколько раньше в городе Хиве вступила в строй первая почтово-телеграфная контора (1911 г.). С ее появлением проблема оперативного и регулярного почтового обмена между ханством и другими районами Центральной Азии была практически решена. Хивинское ханство окончательно вошло в единую почтово-телеграфную систему Российской империи. Период ее информационной изоляции таким образом полностью закончился.

Строительство больницы и почтово-телеграфной конторы, на облике которых воплотились элементы европейского модерна и традиционной хивинской архитектуры, отчетливо прослеживается так же влияние русской архитектурной мысли, ознаменовало переломный этап в реформировании социальной сферы в ханстве. Задачи, которые они были призваны решать, имели поворотное значение для ломки стереотипов о роли государства. Современное здравоохранение и связь полностью переходили на финансирование из бюджета ханства, что должно было стать важным шагом в усилении государственного воздействия на развитие социальной сферы, заложить основы ее переустройства на новых принципах.

Вместе с тем глубина, масштабы и темпы преобразований пока не соответствовали потребностям ускорения экономического, политического и социального прогресса Хивинского ханства. Переход на бюджетное финансирование органов государственной власти и управления как в центре, так и на местах, перемены в налоговой политике, реформа судебной системы, оживление общественного производства, расширение и эффективизация внешнеэкономического сотрудничества, генезис современного здравоохранения, совершенствование средств связи — эти и многие другие нововведения стали важными составляющими прогрессивных явлений в новейшей истории Хивы. Они были, безусловно, шагом вперед в условиях феодально-абсолютистского строя, серьезной пробой сил либералов во главе с Сеидом Ислам-Ходжой в острейшей борьбе с феодально-клерикальной реакцией и крайними радикалами за реализацию своей программы.

* * *

Реформы, будучи изначально спроецированы на «верхушечное» обновление хивинского общества, не коснулись всей структуры традиционных институтов политической и экономической систем ханства. Сеид Ислам-Ходжа, его молодая и не имевшая достаточного опыта умеренно-либеральная партия не сумели (и не пыталась) ограничить феодальный абсолютизм, демократизиро-вать органы государственной власти. Асфандияр-хан сохранил за собой атрибуты абсолютного монарха, оставаясь одновременно и главой государства, и основным источником законодательной, судебной и верховной религиозной власти в стране. «Хивинское ханство, — заключал начальник Амударьинского отдела Н. С. Лыкошин в 1912 г. в своих записках, подводя первые итоги реформ и характеризуя политическую обстановку в ханстве, — продолжает быть деспотией олигархического типа с несколько патриархальным оттенком. Хан считает Хиву своим поместьем, доставшимся ему по наследству, которым он правит только для своей пользы». Консервация монархизма при незыблемости абсолютных прав хана лишала массы возможности воздействия на формирование государственной политики и служила гарантией «выживаемости» традиционных политико-правовых институтов, олицетворявших господство феодальной олигархии. Благодаря ей не претерпели серьезных изменений и функции местных органов власти. Хакимы и беки и в условиях введения нормированной оплаты труда остались абсолютистскими правителями в собственных владениях, «удельными князьками», подотчетными только центральной власти.

Либеральные демократы полагали, что отмена натуральной ирригационной повинности, введение дифференцированного поземельного налога позволят само собой ликвидировать социальное и имущественное неравенство в обществе, обеспечат более или менее справедливое перераспределение налогового бремени. На практике этого не произошло. Сеиду Асфандияр-хану и его окружению удалось отстоять экономические права и привилегии консервативной состоятельной верхушки земельной аристократии и родоплеменной знати. Факты показывают, что обновление налоговой политики не привело к радикальному улучшению материального положения менее обеспеченных слоев дехканства. Бедняки, зачисленные в категорию адно, владевшие от 1 до 5 танапов пахотной земли, платили в казну ежегодно 2 тилля и 2 теньги (4 руб.). Середняцкая прослойка кишлака, имевшая от 5 до 10 танапов пашни, относившаяся к категории авсат, выплачивала 4 тилля и 2 теньги (7,6 руб.). Крупные земельные собственники, включенные в категорию аъло и владевшие свыше 10 танапами, независимо от фактического размера личной земельной собственности, которая могла составлять сотни и даже не одну тысячу танапов, вносили в казну всего лишь 6 тилля и 2 теньги (11,2 руб.). Основная тяжесть налогового бремени по-прежнему ложилась прежде всего на менее обеспеченные слои хивинского кишлака — беватанов и малоземельных.

В надежде хоть как-то прокормить семью, укрепить материальное положение значительная часть малоземельных дехкан и даже середняков, не говоря уже о безземельных, была вынуждена арендовать государственные (падшалычные) земли на тех же кабальных условиях. Здесь арендаторы 10 танапов платили 4 тилля и 2 теньги, а получившие от 1 до 5 танапов — только половину этой суммы, или же 2 тилля и 1 теньгу, хотя фактический объем валового урожая с 1 и 5 танапов имел пятикратную разницу, соответственно разнились и доходы их владельцев. Однако при взимании поземельного налога этот фактор не принимался во внимание.

Крупная земельная аристократия сохранила и способность оказывать влияние на политику ханского правительства. Ее интересами главным образом и было продиктовано нежелание Сеида Асфандияр-хана вводить в стране предусмотренный в программе реформ земельный кадастр, позволявший не только вести точный учет земельного фонда, находившегося в эксплуатации, но и эффективно использовать гибкие налоговые механизмы в соответствии с количеством и качеством личной земельной собственности.

Существенное пополнение ханской казны не привело к резкому увеличению инвестиционного потока в промышленное строительство, социальную и культурную сферы, нуждавшиеся в серьезной поддержке государства. Правительство не выделяло финансовые средства, в том числе валютные, на создание базового государственного сектора экономики, опираясь на который можно было бы решать наболевшие социальные задачи. Это широко практиковалось во многих странах с учетом демогра-фической ситуации, позволяло рационально размещать и использовать растущие трудовые ресурсы, обеспечивать занятость основной массы населения и в некоторой степени снимать социальную напряженность. Оно фактически оставило вне поля зрения и социально-культурную сферу, хотя, судя по манифесту Асфандияр-хана и проектам приоритетных направлений реформ, обсуждавшимся в ходе российско-хивинских переговоров в Санкт-Петербурге в начале 1911 года, принимало на себя обязательство сформировать современную систему народного образования и внедрить государственное общедоступное медицинское обслуживание, развивать средства связи. Открыв почтово-телеграфную контору, основав на страну с населением почти миллион единственную больницу в г. Хиве, правительство посчитало «реформаторскую» миссию по преобразованию социальной сферы выполненной.

По данным Х. Мадаминова, огромные финансовые ресурсы, которые начали поступать в ханскую казну в «пик» реализации реформ, падающий на 1911—1912 гг., использовались не на цели развития национального производства, а вкладывались в строительство дорогостоящих престижных объектов. Так, например, для возведения аудиенц-зала загородной ханской резиденции — дворцового комплекса Нуруллабай, основанного Мухаммедом Рахим-ханом II для наследника трона, Асфандияр-хан вопреки протестам Ислам-Ходжи выделил в 1912 г. из казны 70 тыс. тилля, или 126 тыс. руб. по курсу хивинской золотой монеты того времени. Если учесть, что весь годовой бюджет ханства в тот период составлял не более 600 тыс. руб., то становится понятным, в какую огромную сумму обошлось строительство одного приемного зала. Характерно, что правлением «Большой Ярославской мануфактуры» на строительство одного хлопкоочистительного завода в Новом Ургенче, оснащенного самой современной техникой, было затрачено менее 10 тыс. руб. Следовательно, нетрудно подсчитать, сколько аналогичных промышленных предприятий можно было бы возвести лишь на одни те средства, в которые обошлось удовлетворение личных амбиций Сеида Асфандияр-хана. Ислам-Ходжа и его соратники это прекрасно понимали, поэтому и были противниками распыления государственных средств, сторонниками жесткого контроля за их поступлением и использованием.

Не была доведена до логического завершения реформа архаичной судебной системы. Конкретно указав на наиболее распространенные виды преступлений и формы наказания за них, вместе с тем она не сумела поставить конец правовому беспределу, царившему в ханстве. Закрепив за Асфандияр-ханом де-юре полномочия верховного судьи, сохранив варварские виды наказания, доставшиеся в наследство еще от рабовладельческого строя, умеренные либеральные демократы вольно или невольно самоустранились от радикального пересмотра устаревшей практики шариатского судопроизводства, закрепили за монархом абсолютное право на наказание и помилование по его личному, субъективному усмотрению. Это вряд ли могло улучшить состояние борьбы с преступностью.

Половинчатость реформ, незавершенность преобразований и противодействие им консервативной оппозиции вызывали в правящей верхушке России недоверие к идее переустройства политической и социально-экономической жизни Хивинского ханства на эволюционной основе, хотя его необходимость признавалась многими.

Новое явление на политической сцене консервативной оппозиции, на которую Асфандияр-хан делал основную ставку в борьбе за устранение Сеида Ислам-Ходжи, в хивинском обществе было воспринято как очередной виток обострения противостояния различных политических сил, дальнейшего углубления нестабильности в стране. Не случайно полковник Н. С. Лыкошин, внимательно наблюдавший за развитием политической ситуации в Хиве, в рапорте на имя генерал-губернатора Туркестанского края 30 сентября 1912 года недвусмысленно отмечал: «В общем настроение в Хивинском ханстве такого, что все растет недовольство существующими нынче порядками». Оно постепенно охватывало различные слои хивинского общества, пробуждавшиеся от аполитичности благодаря деятельности лидеров умеренно-либеральных демократов, других оппозиционных сил, под воздействием тех политических и социально-экономических процессов, которые набирали размах в России и государствах Центральной Азии.

ИСТОЧНИК: М. Ниязматов. Поиск консенсуса. Российско-хивинские геополитические отношения в XVI — начале ХХ в.
СПб., «Петербургское востоковедение», 2010. С. 343—360.