По свидетельству историка Баяни, появление на ханском троне вечером 16 августа Сеида Асфандияра с атрибутами верховного правителя сановниками двора было встречено единодушным одобрением. По традиции глашатаи повсеместно оповестили подданных о наступлении новой эры — «эры Сеида Асфандияра Мухаммеда Бахадыр-хана». Примечательно, что Баяни даже не упоминает о присутствии на коронации представителя российской колониальной администрации генерала Глушановского, хотя он, несомненно, в мероприятии участвовал лично. Его называет в своих воспоминаниях Х. Мадаминов среди тех, кто поздравлял Асфандияр-хана с восшествием на престол. Он подчеркивал, что генерал Глушановский передал хану приветствия и пожелания процветания стране от имени Николая II и туркестанского генерал-губернатора Самсонова. На церемонии так же присутствовали видные государственные деятели, сановники, правители хакимств и бекств, чьи имена были широко известны: казы Мухаммед Салим, ясаулбаши Хикматулла, Джанибек-кушбеги и Худаяр-кушбеги, Назар-бай Утар-сахиб, Ахмед-инак, Юнус-аталык, Сеид Ислам-Ходжа и многие другие – практически все представители правящей верхушки хивинского общества. Нельзя не отметить, что Х. Мадаминов, служивший в то время в канцелярии хана и прекрасно осведомленный о раскладе политических сил при дворе и в стране в целом, далеко не случайно называет именно эти имена. Названные им сановники придерживались различных идейных взглядов и лоббировали интересы разнопластовых социальных сил и групп. Кроме того, большинство из избранных, кто присутствовал при коронации Сеида Асфандияр-хана, впоследствии заняли высокие посты в составе нового правительства, принимали непосредственное участие в формировании практической внутренней и внешней политики, а, следовательно, и российско-хивинских отношений. Полярность различий в идейных воззрениях и политических пристрастиях сановников нового ханского кабинета не только отразила крайнюю сложность и противоречивость социально-политической ситуации, сложившейся в Хиве в переломный для страны период, но предопределила остроту грядущих столкновений между политическими группировками и социальными блоками по широкому кругу вопросов политического, экономического, социального и религиозного характера. Не случайно поэтому то, что вскоре в условиях стремительного изменения обстановки внутри страны и за ее пределами некоторые из присутствовавших при коронации из союзников превратились в непримиримых политических антагонистов, возглавили оппозиционные к режиму Асфандияр-хана движения или стали идеологами различных идейных течений — от монархистских до реформистских, получили популярность в среде не только пока еще нарождавшейся национальной буржуазии, но и части дехканства, мелких городских предпринимателей. Так, казий Мухаммед Салим, больше известный благодаря политической деятельности его сына Баба-Ахуна Салимова, проповедовавшего весьма популярные среди молодой интеллигенции, формировавшейся из нового поколения духовенства, идеи конституционализма и парламентаризма, еще в 1890-е годы энергично выступал за пересмотр «Условий мира» 1873 года. Он принадлежал к умеренному крылу выкристаллизовывавшегося буржуазно-демократического течения, не успевшего заявить о себе должным образом. Хикматулла-ясаулбаши, Джанибек-кушбеги и Худаяр-кушбеги, региональные правители Ахмед-инак, Юнус-аталык, близкие к покойному Сеиду Мухаммеду Рахим-хану II, являлись, как известно, ярыми сторонниками феодально-абсолютистской монархии и консервации существующей системы. Сеид Ислам-Ходжа выступал за либерализацию общественной жизни, большие надежды при этом возлагал на приход «просвещенного хана». Под сахибом Назар-баем Утаром Х. Мадаминов, скорее всего, имел в виду ясаулбаши Шейхназар-бая, брата Хусаин-бека Матмурадова, который был убежденным приверженцем турецко-персидской модели развития и в какой-то степени солидаризировался с казием Мухаммедом Салимом. Таким образом, участники коронации Сеида Асфандияр-хана, каких бы взглядов ни придерживались и на каких бы противоположных идеологических платформах не стояли, единодушно имитировали покорность и послушание, готовность служить правителю и стране.

Разительный контраст в политических пристрастиях представителей правящей верхушки не позволил российским властям быстро и точно скорректировать политику в отношении Хивинского ханства, избрать для реализации собственных планов одного из фаворитов того или иного политического объединения или течения. Между тем в Министерстве иностранных дел России, как и в администрации генерал-губернатора Туркестанского края, прекрасно знали о том, что «с самого [начала] вступления на ханский престол Сеида Асфандияра ожесточенно враждовали между собой две... партии: сторонников Ислам-Ходжи и его противников». Открыто поддержать умеренных либералов они не решились и предпочли занять выжидательную позицию с тем, чтобы дождаться разрядки напряженности и более четкой поляризации политических сил в ханстве. Ставка должна была быть сделана на тех, кто мог реально сохранить паритет в российско-хивинских отношениях при их косметическом обновлении.

В российских правящих кругах недооценили сложность и остроту социально-политической ситуации, складывавшейся в Хивинском ханстве. С приходом к власти Асфандияр-хана, чему, несомненно, в решающей степени содействовали сторонники Сеида Ислам-Ходжи, либералы оказались на острие политического противостояния в обществе. На них обрушились с нападками как старообрядцы, упорно сопротивлявшиеся любым нововведениям, так и крайние радикалы. Они существенно усилились после назначения Сеида Ислам-Ходжи вазир-и-акбаром (премьер-министр) ханского правительства — на должность, позволявшую непосредственно воздействовать на выработку не только внутренней, но и всей внешней политики. Учитывая его политическую платформу и влияние на нового хана, смена верховного правителя, обновление состава сановников двора означали не просто неизбежное наступление очередных перемен во властных структурах, но так же и вероятность скорого изменения политического курса Хивинского правительства в сторону его либерализации.

Сеид Асфандияр-хан не желал чрезмерного усиления позиции при дворе вазир-и-акбара. Чтобы четко ограничить сферу его деятельности и роль в формировании политики правительства, он произвел некоторые существенные перестановки среди сановников двора, назначив представителей крайних радикалов из ближайшего окружения Хусаин-бека Матмурадова на ряд ключевых постов. Без всяких оснований был отправлен в отставку ясаулбаши Юнус-махрам, руководивший полицейской службой. Его место занял хаким Кунграда Кутлымурад-бай, который уступил пост другому претенденту — Шейхназар-баю. Сам Хусаин-бек сохранил прежнюю должность главы ханской канцелярии, кстати, одну из высших при дворе. Не попали в новое правительство активисты группы Палваннияз-Ходжи Юсупова, других политических объединений и общественных движений, не имевших ярких лидеров.

Перестановки, осуществленные в составе кабинета, свидетельствовали о приходе к руководству страной социально неоднородных сил, которым предстояло формулировать и осуществлять нетрадиционный курс хивинских властей во внутренней и внешней политике, соответствующий современным реалиям. Однако этого не произошло ни тогда, ни позднее из-за упорного нежелания противоборствующих сторон пойти на компромиссы во имя общих интересов — решительного оздоровления политической и экономической ситуации в стране, ее вывода из кризиса, кардинальной перестройки отношений не только с метрополией, но и соседями — Бухарой и Туркестаном.

Образование в ханском правительстве двух враждующих фракций, каждая из которых опиралась на поддержку весьма влиятельных кругов хивинского общества, придало борьбе между ними острый и непримиримый характер. Соперничая друг с другом, они стремились переподчинить себе Асфандияр-хана и добиться как можно больше уступок с его стороны для тех сил, которые стояли за их спиной. Хан не замедлил воспользоваться этим для создания своей проправительственной группировки. В октябре 1910 года он обнародовал манифест, составленный из основных положений политических платформ Сеида Ислам-Ходжи и Хусаин-бека, а также некоторых других представителей оппозиции. По мнению С.Беккера, манифест, якобы, появился на свет только благодаря тому, что «Ислам-Ходжа был относительно либерален, а духовная иерархия Хивы не столь мощна, как Бухары», и потому «давление, которое Россия оказала на Асфандияра при его вступлении [на трон], чтобы ввести элементарные реформы, дало немного больше результатов, чем подобное давление, оказанное на эмира Алима приблизительно в то же самое время». Такое утверждение не вполне убедительно и верно. В манифесте Асфандияр-хана действительно были учтены некоторые положения предполагаемых реформ в Хивинском ханстве, рассматривавшихся в администрации генерал-губернатора Туркестанского края и Санкт-Петербурге. О них Сеид Ислам-Ходжа, как премьер-министр правительства, несомненно, был информирован. Вместе с тем большая часть намечаемых реформ, обнародованных в документе, в проектах краевой администрации не предусматривалась вовсе. «Наше искреннее желание, — говорилось в ханском манифесте, — заключается в осуществлении реформ и расширении свобод, обеспечении справедливости в повседневной деятельности правительства во имя процветания страны, устранении тех давно устаревших правил, которые противоречат интересам подданных и нарушают их спокойствие, мешают развитию торговли и просвещения в государстве». В соответствии с этими принципами в манифесте были предусмотрены:

1) отмена в ханстве обязательных 12-дневных натуральных повинностей на очистке ирригационных объектов, связанных с такими работами денежных поборов с населения;

2) оплата труда участвующих в ремонте оросительных каналов ежедневно в размере 2 теньги из государственной казны;

3) запрет на привлечение государственными служащими в принудительном порядке работников для рытья каналов и собственных нужд;

4) лишение судей, государственных чиновников и служащих права требовать вознаграждения за разбор жалоб граждан;

5) измерение земельного фонда для установления точного размера землевладений, справедливого и пропорционального распределения салгыта в полном соответствии с фактическими площадями землевладений;

6) пересмотр торговых сборов и других налогов и пошлин, взимаемых на базарах при осуществлении торговых операций;

7) строительство железных мостов на каналах и других ирригационных сооружениях для улучшения сообщения между городами, населенными пунктами;

8) совершенствование порядка управления принадлежащим религиозным учреждениям вакуфным земельным фондом и т.д.

При всей половинчатости положений манифеста Сеида Асфандияр-хана, представлявших собой нечто промежуточное между конструктивными предложениями и пока только благими намерениями, объективно все же являлись прорывом в пересмотре фискальной политики, отмене обременительных для населения налогов, стимулировании предпринимательской деятельности. Несмотря на расплывчатость, они отвечали интересам прежде всего средних и низших слоев хивинского общества, несших на себе основную тяжесть налогового бремени, молодого торгово-промышленного капитала, добивавшегося ослабления позиций крупной феодальной олигархии, узурпировавшей в стране власть и паразитировавшей на эксплуатации производительных сил села, отсталых земельных отношений, не допускавших их реформирования. Партия Ислам-Ходжи и радикалы во главе с Хусаин-беком опирались главным образом на средние и низшие слои хивинского общества, состоятельных предпринимателей (заводчиков), которых Асфандияр-хан хотел привлечь на свою сторону, чтобы серьезно ослабить противоборствующие группы, подготовить почву для их самороспуска и распада, укрепив свои позиции как верховного и абсолютного правителя.

Следует отметить, что Сеиду Асфандияр-хану, умудренному опытом дворцовых интриг, удалось внести раскол в ряды либералов и радикалов, завоевать симпатии среди части из них. Так, Ислам-Ходжа, выступавший за ускорение развития национальной промышленности и торговли, обновление системы народного образования в ханстве, в манифесте хана не мог не увидеть воплощение части своих замыслов. Документ удовлетворял и Хусаин-бека, который добивался пересмотра налоговой и торговой политики, лишения иностранного капитала привилегий, передачи их национальному предпринимательству. Оба выразили одобрение намерениям Асфандияр-хана и встали на его сторо-ну. Наибольшее удовлетворение от союза с ним испытывали, безусловно, крайние радикалы, чьи представители заняли влиятельные посты в правительстве и региональной администрации. Они получили куда большую, чем либералы во главе с Ислам-Ходжой, возможность оказывать влияние на политический курс правительства, постепенно оттеснить на политической арене идейных соперников на второй план.

Манифест Асфандияр-хана был примечателен и тем, что в нем не затрагивались российско-хивинские отношения. Его положения касались внутренней жизни ханства. Можно предположить, что этим новое правительство хотело как бы продемонстрировать стремление действовать самостоятельно, не оглядываясь на Россию, мирными средствами добиться таких политических и экономических перемен в Хивинском ханстве, которые в сопредельных странах Востока, например, Иране и Турции, были уже осуществлены благодаря социальным революциям. В этой связи нельзя исключать, что авторы манифеста — своеобразной политической декларации правительства Сеида Асфандияр-хана — не смогли избежать определенного влияния идеологии и политики конституционализма и парламентаризма, популяризировавшихся как иранскими демократами, так и младотурками, которые начали проникать не только в Хивинское ханстве, но и Бухарский эмират, овладевая умами и настроениями молодой национальной буржуазии, жаждавшей демократизации общественной жизни.

В правительстве России и администрации туркестанского генерал-губернатора, куда был направлен текст «октябрьского» манифеста, отказались поддержать реформаторские усилия хивинских властей. Однако не предложили и альтернативную программу преобразований. А. В. Сам-сонов в своей записке на имя военного министра и министра иностранных дел России обратил внимание на нереальность попыток пересмотра существующей системы поземельного налога в ханстве. Признавая неравномерность его распределения между землевладельцами, отсутствие какой-либо связи с фактическими размерами земельной собственности и формой владения ею, он, в частности, отмечал, что поземельная подать составляет в настоящее время «главный доход Хивинского правительства» и меры по ее пересмотру, означающие фактически переложение налогового бремени с малоземельных на состоятельную элиту общества, противоречат интересам привилегированного класса — опоры строя. Они, подчеркивал А. В. Самсонов, неминуемо вызовут «сильное недовольство» феодальной олигархии, справиться с которым Асфандияр-хану будет трудно24. При этом он не желал признавать, что неравномерное распределение поземельного налога между малоземельными дехканами и состоятельной сельской аристократией и является одним из источников постоянного роста социальной напряженности в Хивинском ханстве. Что касается «сильного недовольства» привилегированного сословия землевладельцев, то и администрация турке-станского генерал-губернатора, и само ханское правительство имели достаточно сил и возможностей для его подавления. Более того, ратовавшие за пересмотр налоговой политики влиятельные пред-ставители торгово-промышленной буржуазии, из среды либерально настроенных мелких предпринимательских слоев были готовы оказать содействие правительству в преодолении сопротивления консерваторов. Словом, аргументация А. В. Самсонова была необоснованной: под ссылками на возможное «сильное недовольство» земельной аристократии и «молодость» хана скрывалось неодобрение намеченных реформ, которые хивинские власти хотели осуществить самовольно, без официальной санкции российской центральной власти и ее туркестанской краевой администрации. Действия правительства Хивы, хотя и замыкались в рамках внутренних дел, никак не соответствовали устоявшимся принципам российско-хивинских отношений. Они не могли быть восприняты позитивно ни краевой администрацией в Ташкенте, ни официальным Санкт-Петербургом, ибо российские правящие круги не могли не заметить, что намерения Хивы касались тех экономических вопросов, которые по сути носили политический характер, затрагивали интересы различных социальных слоев.

Мнение А. В. Самсонова при выработке окончательного решения по «хивинскому вопросу» сыграло определяющую роль. 11 ноября 1910 года министр иностранных дел С. Д. Сазонов направил военному министру А. С. Сухомлинову секретное послание, в котором, излагая точку зрения своего ведомства на переустройство внутренней жизни Хивинского ханства, подробно высказался против конкретизации сути возможных реформ и предложил довести их до сведения Асфандияр-хана в порядке пожелания, не уточняя, о каких реформах конкретно идет речь: о тех ли, которые были разработаны в администрации генерал-губернатора Туркестанского края, или же предложенных самим Хивинским правительством.

Военное министерство на депешу внешнеполитического ведомства откликнулось спустя более месяца. А. С. Сухомлинов 15 декабря 1910 года передал в МИД ответное послание. В нем он поддержал тактику на «общие соображения», вместе с тем к самой идее реформирования хивинского общества отнесся крайне отрицательно. «Требование о реформах по отношению собственно хивинского населения, — подчеркивалось в депеше А.С.Сухомлинова, — является в настоящее время излишним». Категоричное неприятие военно-политической элитой даже «верхушечного» реформирования хивинского общества весьма симптоматично: на всех этапах развития российско-хивинских отношений, как до, так и после 1873 г., «ястребы», чье влияние на правящие круги империи было значительным, неизменно оставались приверженцами «силовых» методов решения политических проблем, выступали решительно против любой расконсервации деструктивных феодально-абсолютистских режимов, причем не только в Хивинском ханстве, но и Бухаре, всячески препятствуя улучшению взаимопонимания между Россией и сопредельными государствами Центральной Азии. Отсюда — столь неадекватные подходы к восточной политике Азиатского департамента МИД и военного ведомства империи.

Отрицательная реакция правящих кругов России на попытки правительства Асфандияр-хана по реформации хивинского общества в условиях начала ХХ в., все более углублявшейся политизации масс и дифференциации социальных сил не могла остановить или в принципе изменить обозначившийся новый внутриполитический курс. Думается, его появление в немалой степени было связано и с активизацией в Хивинском ханстве организаторской и идеологической деятельности эмиссаров младотурецкого движения, которые сумели проникнуть в ряды многих общественно-политических течений. Имея значительный опыт нелегальной и полулегальной работы, им без каких-то особых усилий удавалось наладить самые тесные контакты с лидерами формирующихся хивинских партий, объединений и движений, придерживавшихся буржуазной ориентации. В связи с этим нельзя не заметить особо: есть немало серьезных оснований, позволяющих утверждать, что и политическое «созревание» умеренно-либеральной партии Сеида Ислам-Ходжи, и крайних радикалов во главе с Хусаин-беком, и период прихода к власти Асфандияр-хана, появление «октябрьского» манифеста совпали именно с расширением деятельности в ханстве активистов младотурецкой партии «Единение и прогресс». Произошло это не случайно. Оно явилось следствием хорошо спланированной идеологической акции младотурков и их последователей в Хиве. Думается, этот вопрос заслуживает особого внимания.

В конце 1909 года лидерами младотурков в Константинополе было образовано «Бухарское общество распространения знаний», которое стало претендовать на решающую роль в «перевоспита-нии» мусульман Центральной Азии по принципам «обновленного и прогрессивного ислама». В уставе общества предусматривалось открытие его отделений в городах Бухарского эмирата и Хивинского ханства, а также в Туркестанском крае с целью вербовки и отправки местной молодежи в учебные заведения Турции. Главная цель заключалась не в обучении и воспитании молодежи, приобщении ее к передовым идеям, достижениям европейской науки и культуры, а усилении про-паганды пантюркизма и панисламизма, националистической идеологии. Как бы подготавливая общественное мнение к очередной идеологической экспансии в регион Центральной Азии, газета младотурков «Ватан» («Родина») выступила с рядом статей, посвященных обоснованию притягательности панисламизма и пантюркизма. В одном из номеров она прямо заявляла, что деятельность младотурков играет историческую роль в популяризации и утверждении «конституционных начал в Афганистане», намекая на то, что с таким же успехом они могут выполнять свою миссию в сопредельных Хиве и Бухаре, нуждающихся в модернизации.

Другая турецкая газета «Сират-и-Мустаким» («Праведный путь») в № 101 за 1910 год опубликовала пространную статью, в которой, комментируя меры, принимаемые правительством России по борьбе с коррупцией среди чиновников краевой администрации на местах, преподносила их не иначе как покушение на суверенитет Хивинского ханства и Бухарского эмирата. В статье, в частности, указывалось, что «всем русским чиновникам запрещено принимать ордена и подарки от эмира бухарского и хана хивинского. Не оставив им никакой власти, Россия, чтобы отнять последнюю тень независимости у этих несчастных повелителей, ныне берет их окончательно в свои руки». Между тем было общеизвестно, что местные правители под различными предлогами щедро одаривали ставленников российской администрации, чтобы в случае необходимости опереться на их поддержку и благосклонность при осуществлении тех или иных проектов и организации встреч с министрами, дипломатическими служащими и т. п. В свою очередь руководители российской администрации, причем высокого ранга, часто злоупотребляли служебным положением и буквально вынуждали местных правителей разного уровня, включая родоплеменных вождей, «одаривать» их крупными денежными суммами, ценными подарками. Например, генерал-майор Глушановский, занимавший в 1906—1910 годы пост начальника Амударьинского отдела, регулярно выманивал у хивинского хана крупные суммы, получил в подарок коляску и лошадь. Заменивший его полковник В.П.Колосовский, по его личному признанию, был вознагражден «за заслуги» перед ханским правительством 190 тыс. руб., а начальник Азиатской части Главного штаба генерал Цейль – 200 тыс. руб. Внушительные суммы были получены в качестве «подарка» военным министром А.С.Сухомлиновым, полковником М.Н.Галкиным и др. Турецкая официальная и эмигрантская «оппозиционная» печать об этих и подобных фактах, вызывавших возмущение во всем мусульманском мире, почему-то предпочитала умалчивать, хотя они, несомненно, были ей известны.

В целях дискредитации российской политики использовалась и фальсификация общеизвестных российско-английских соглашений по Хиве, Бухаре и Афганистану. В декабре 1910 г. газета «Мусульманин», издававшаяся в Париже турецкими эмигрантами, в одном из номеров поместила статью кабульского корреспондента, в которой вновь шла речь о российской политике в Центральной Азии, пропагандировалась «созидательная миссия» Турции в мире. В публикации, указывая на непримиримые противоречия между Великобританией и Афганистаном, роль обществ младотурков, особенно офицеров, в налаживании связей «с единоверной страною», в частности, сообщалось, что давно «существует, якобы, тайное соглашение между Русским и Английским правительствами о присоединении: первым — Бухарского эмиратства и Хивинского ханства, а вторым — Афганистана. Здесь глубоко убеждены, что так и будет...». И далее, противопоставляя политику Турции и России, автор, отнюдь не скрывая симпатий и антипатий, голословно утверждал: «...Но, господа, возразил я, прошу вас не смешивать Бухару и Хиву с Афганистаном: что, собственно, представляют собой упомянутые ханства? Разве можно их сравнить с Афганистаном, представляющим собой вполне благоустроенное государство, с военной организацией (читай: только благодаря помощи Турции. — М. Н.), которой могла бы позавидовать любая страна, не исключая и европейской». Последствия же российской политики, по мнению автора статьи, отчетливо просматривались в том, что эмирская «Бухара, с ее внутренней гнилью, и Хива — это кукольное ханство, существующие благодаря исключительно благодушию русских...». После пространных размышлений, так и не сумев привести какие-либо весомые аргументы в пользу своих умозаключений, автор статьи, опровергая самого себя, в конце концов был вынужден признать, что «никакая сила не остановит хода исторических событий», то есть неуклонного сближения России с Бухарой и Хивой, и заключал, что «русские ничего не теряют, оставляя Бухару и Хиву жить самостоятельно...».

Массированная пропагандистская кампания вновь сопровождалась засылкой в государства Центральной Азии, в том числе и Хиву, активистов «Бухарского общества распространения знаний». 17 июня 1910 года один из них — некто Хамид-Ходжа выехал в Хиву. Сведений о том, удалось ли ему добраться до места назначения и основать отделение своего общества, обнаружить не удалось. Однако известно, что примерно в то же самое время в одну из новометодных школ города Кунграда поступил учителем Мухаммед Шариф Суфи-заде, родом из ферганского города Чуст, но длительное время проживавший в Турции, служивший имамом в мечети Стамбула, а затем, окончив там же элитный преподавательский колледж (Darülmüallimin-i Şahane), решивший заняться просветительской деятельностью. В Кунграде пробыл он недолго. Не встретив поддержки своим идеям, Мухаммед Шариф Суфи-заде перебрался в Туркестан, вскоре вовсе отбыл в Афганистан. Вместе с тем в ханстве в рассматриваемый период имелась многочисленная ирано-турецкая диаспора. Только по официальным данным канцелярии начальника Амударьинского отдела, в Хиве проживало свыше 50 персидских подданных. Из-за постоянной напряженности отношений между Россией и Турцией зачастую персидским паспортом прикрывались младотурецкие эмиссары. С ними поддерживали тесные контакты многие сановники Хивинского правительства, включая самого Сеида Асфандияр-хана, Ислам-Ходжу и Хусаин-бека Матмурадова, пользуясь их советами при решении даже внутриполитических проблем. Не исключено, что «октябрьский» манифест Сеида Асфандияр-хана — продукт совместных усилий и либералов, и радикалов, и младотурецких эмиссаров, обосновавшихся в Хиве и наращивавших связи с правящими кругами.

Есть все основания говорить и о том, что в разработке документа, наряду с младотурками, участвовали татарские панисламисты из Крыма и Поволжья. В Хиве, Новом Ургенче, других городах проживали около 220 русскоподданных татар, многие из которых занимались в ханстве предпринимательством, просветительской деятельностью, пропагандой панисламизма. Заметной активностью выделялся среди них молодой учитель открытой Сеидом Ислам-Ходжой новометодной школы Хабар Абдрашитов. По сведениям администрации Амударьинского отдела, он был основателем полулегального «малого двора» в доме вазир-и-акбара, на собраниях которого предварительно обсуждались выносимые на заседания Олий Кенгаша (Верховного Совета) при хане важнейшие проблемы и вопросы государственного значения, касающиеся отношений Хивинского ханства с Россией, другими соседними государствами. «Кроме своего учительского дела, — отмечалось в рапорте начальника отдела, — молодой татарин Абдрашитов принимает деятельное участие и во внутренней политике Хивинского ханства, состоя при малом дворе Сеида Ислама-Ходжи». Как правило, при рассмотрении политических проблем он не ограничивался просвещением участников тайных собраний, то есть регулярным информированием о событиях внутри страны и за ее пределами, пытался внушить им мысль о необходимости повышения роли и значения Хивы в регионе и уменьшении ее зависимости от России. На это в общем-то и был нацелен «октябрьский» манифест Сеида Асфандияр-хана, хотя он скорее ставил, а не решал назревшие проблемы, волновавшие хивинское общество.

Российское правительство допускало серьезную ошибку, игнорируя программный документ Хивинского правительства, усиливающееся влияние на его курс в области внутренней и внешней политики формирующихся партий и общественных движений, либералов и крайних радикалов, панисламистов и пантюркистов. Не вникая в происходящие в ханстве перемены, апеллируя к изжившим себя принципам непрямого управления, которые фактически уже не действовали, оно тем самым само способствовало привнесению конфронтационных тенденций в российско-хивинские отношения, во взаимопонимание между двумя государствами. Пользуясь просчетами правящих кругов России, пантюркисты и панисламисты всеми общедоступными формами и методами пропагандировали идею «мусульманского единства». Они призывали отказаться от сближения с Россией и встать на путь самостоятельного развития в союзе с Турцией. Такие призывы находили отклик среди нарождавшейся торгово-промышленной буржуазии, либерально настроенных слоев земельной аристократии, молодой духовной интеллигенции, других слоев хивинского общества.

Стремление пришедших к власти новых представителей правящих кланов Хивинского ханства к пересмотру политических отношений с Россией, самоопределению и независимости контрастно проявилось в феврале 1911 г. во время визита в Санкт-Петербург многочисленной правительственной делегации во главе с Сеидом Асфандияр-ханом. В ее составе, наряду с Ислам-Ходжой и Хусаин-беком, находились хаким Ханкинского бекства Хаджи-бай Аманбаев, глава ханской нукерской службы (старший сипахи) Яхшимурад-бай, представители деловых кругов — крупные заводчики и торговцы, основатели торгового дома «Бр. Баккаловы» караван-баши Матвафа Баккалов, его сыновья Абдурахман и Салихбай Баккаловы, Якупбай-кара Ирниязов, сановники Ашур-махрам, наследник Мамат-махрам — всего около 30 представителей ханской родни, правящих и деловых кругов.

Переговоры с российской стороной, которую представляли министр иностранных дел С. Д. Сазонов, руководители Военного министерства, другие члены императорского правительства, вели Ислам-Ходжа и Хусаин-бек. Хивинской делегацией, судя по источникам, был внесен на рассмотрение широкий круг вопросов политического и экономического характера, касавшихся прежде всего реформ во внутренней жизни ханства, намеченных правительством Сеида Асфандияр-хана: 1) об упорядочении финансирования и содержания государственного аппарата; 2) реформирование налогообложения земельных владений; 3) совершенствование налоговой политики в сфере торговли и предпринимательской деятельности; 4) ирригационно-мелиоративное строительство; 5) модернизация путей сообщения, внедрение телеграфной связи между Хивой и Россией; 6) введение в ханстве единой системы медицинского обслуживания и основание врачебной части; 7) организация контроля за использованием вакуфного имущества; 8) создание современной системы образования; 9) формирование доходов хивинского хана и т.д.

Как явствует из перечня вопросов, часть из них перекликалась с теми, которые летом 1910 года разрабатывались в администрации генерал-губернатора Туркестанского края, но не были реализованы. Не исключено, что, направляясь в Санкт-Петербург, хивинская делегация имела встречу в Ташкенте с чиновниками краевой администрации и консультировалась с ними, была информирована ими о том, какие проблемы представляют взаимный интерес и могут стать на пе-реговорах предметом повышенного внимания и всестороннего обсуждения. Некоторые из них, в частности, касающиеся пересмотра земельного налога, привлечения населения на весенние ирригационно-мелиоративные работы, обустройства путей сообщения, организации здравоохранения и государственного медицинского обслуживания, модернизации системы образования, упорядочения эксплуатации вакуфного имущества, установления контроля над доходами и расходами ханской казны, известных Российскому правительству, были, скорее, «позаимствованы» из проектов, предложенных В. Мустафиным, А. Д. Калмыковым, Н. П. Остроумовым, М. А. Куриловым. Как Сеид Ислам-Ходжа, так и Хусаин-бек Матмурадов не скрывали свою заинтересованность в них. Они надеялись, что российская сторона возвратится к ним, учтет пожелания, высказанные хивинской делегацией в ходе предварительных обсуждений, и окажет более активное содействие преобразованию внутренней жизни ханства, совершенствованию торгово-экономических, политических и культурных связей с Россией, Туркестаном, Бухарой и другими сопредельными странами. На данном этапе развития радикальное обновление отношений между Россией и Хивой отвечало обоюдным интересам. Оно могло помочь демонтировать препятствия, которые мешали интенсификации позитивных тенденций в двусторонних контактах, наполнению их новым содержанием.

Было бы ошибочно считать, что все предложения делегации Хивы были аналогичны тем, что содержались в проектах пока еще неосуществленных российских реформ. Большинство из них совпадало только по форме, общему направлению, но не по содержанию. Так, например, в проекте В. Мустафина серьезное значение придавалось введению единого финансирования из бюджета центрального аппарата государственной власти и местных администраций. Вместе с тем о размерах заработной платы не говорилось. А во время переговоров в Санкт-Петербурге хивинской делегацией назывались точные цифры оплаты труда: для высших сановников центральных правительственных органов — от 5 тыс. до 10 тыс. тилля (от 9 тыс. до 18 тыс. руб.), хакимов — от 1 тыс. до 2 тыс. тилля (от 1800 до 3600 руб.) в год. Вводилось фиксированное ежегодное жалованье для махрамов и второстепенных хакимов (вероятно, беков городов. — М. Н.) в размере не более 1 тыс. тилля (1800 руб.). Все расходы покрывались за счет государственной казны.

Вакуфные земли намечалось передать в распоряжение государства, а доходы с них направить прежде всего на нужды просвещения. При налогообложении землевладельцев было сохранено традиционное деление на три категории (аъло, авсат и адно) в зависимости от размеров находящейся в личной собственности земельной площади, но теперь обязательно учитывались и такие показатели, как обеспеченность водой, плодородие и урожайность, чему ранее никакое значение не придавалось. Это новшество снимало казус, когда владельцы высокопродуктивных земель платили в казну салгыт в том же размере, что и малоплодородных и низкоурожайных. При этом первый, благодаря высокой отдаче вкладываемых средств, получал зачастую в несколько раз больше чистой прибыли, чем тот, кто был вынужден заниматься организацией производства на низкоурожайных землях. Диспропорциональность взимания поземельного налога была выгодна крупным землевладельцам, в личной собственности которых находились не сотни, а тысячи танапов плодородной пашни, фактически не облагавшиеся налогом дифференцированно, с учетом реальных затрат труда и доходности пашни.

Школьная политика, намечаемая к реализации Хивинским правительством, по сути мало чем отличалась от предложений Н. П. Остроумова, содержавшихся в его проекте. Они были лишь скорректированы в направлении создания сети новометодных мактабов вместо училищ и профессионально-технической школы, дающей общее среднее образование. То же самое можно сказать и о модернизации путей сообщения на территории ханства, постройке телеграфа, железных мостов и т. д. Здесь у сторон серьезных противоречий не наблюдалось: все дорожные и строительные работы планировалось финансировать за счет внутренних хивинских источников, частных капиталовложений. Кроме того, по некоторым сведениям, участники переговоров с российской стороны предложили направить на инвестирование работ и часть тех средств, которые поступали в счет военной контрибуции, наложенной на ханство в 1873 г. Они должны были расходоваться на строительство почты и телеграфа, больницы в городах Хиве и Новом Ургенче. Сеид Ислам-Ходжа и Хусаин-бек высказались за принятие предложения.

Переговоры хивинской делегации в Санкт-Петербурге завершились успешно. Впрочем, применительно собственно к хивинско-российскому переговорному процессу это определение является условным. Дело в том, что по их завершении, как и прежде, какие-либо документы не подписывались. Российская сторона де-юре ничем не подтвердила принятие на себя обязательств, связанных с участием в осуществлении в Хивинском ханстве намечаемых преобразований. Из этого следует, что царское правительство по-прежнему рассматривало Хиву не как субъект международного права, а протекторат империи, зависимую страну и, идя на переговоры, стремилось продемонстрировать моральную поддержку нового хана — Сеида Асфандияра, а также Сеида Ислам-Ходжи и Хусаин-бека, чья деятельность пока не препятствовала реализации российской политики в ханстве. Их стремление внести преобразования во внутреннюю жизнь Хивы расчищало путь для создания более благоприятных условий для функционирования торгово-промышленного и финансового капитала России в регионе. К тому же в элите российской правящей верхушки были убеждены, что «при деспотическом образе правления и отсутствии сознания права у населения все реформы являются призрачными и произвол вряд ли возможно устранить реформами при таких условиях». Этот взгляд можно считать преамбулой нового витка российско-хивинского переговорного процесса, когда внесена существенная определенность в само понимание социальной природы и политической сути правящих институтов Хивинского ханства, их роли и места в обществе.

Переговоры, результаты которых были предсказуемы, не внесли в практику российско-хивинских отношений ничего существенного. «Октябрьский» манифест Асфандияр-хана не затрагивал тщательно оберегаемые царским правительством и его администрацией в Туркестанском крае принципы непрямого управления. Ханское правительство не нашло силы переломить ситуацию и заострить внимание на отмене дискриминационных статей договора 1873 года, лишившего Хивинское ханство права дипломатических сношений с другими государствами. Несмотря на настойчивые усилия пантюркистов и панисламистов, вопрос о расширении самостоятельности Хивы не поднимался в Санкт-Петербурге ни Ислам-Ходжой, ни Хусаин-беком. Обращение хивинских властей за одобрением реформ в правительство Николая II указывало на неспособность ханского правительства на самостоятельные действия, все большую «привязку» его курса к политике России. Идея реформ в хивинском обществе использовалась как инструмент предотвращения в Хиве воздействия «снизу» на решение назревших проблем.

Источник: М. НИЯЗМАТОВ. Поиск консенсуса. Российско-хивинские геополитические отношения в XVI — начале ХХ в.
СПб., «Петербургское востоковедение», 2010. С. 319-334.